Лирика – Ууно Кайлас (1901-1933)

В жару (Hellettä)

Пес одноглазый с привычкой давнишней

лег на ступени, проводит досуг.

Двор и ворота, башня, деревья…

и голосит «кукареку» петух.

Цвет стены – красный, похожий на пламя.

Долго еще до вечерней зари.

Камень порога горяч под ногами,

дремлют уставшие днем косари.

Храп… так, что кажется те работяги

могут с устатку проспать сенокос.

Кошка траву ест – примета такая:

будет гроза, это верный прогноз.

Грязная катит, грохочет телега –

пыль над дорогой клубится столбом,

каркает не без причины ворона,

тучи висят, угрожают дождем.

Вечер лишь один с тобою (Illan kanssa kahdenkesken)

Вдоль тропинки вереск густо,

вечер лишь один с тобою.

Как прийти сюда посмел ты?

Ведь действительно опасно:

вечер лишь один с тобою

в аромате вересковом…

Пьян. И устоять не сможешь,

окунувшись в увлеченье

блеском кудрей золотистых,

что так манят: – Обними же,

подарю сто поцелуев. –

Но вдали вдруг исчезают,

в вереске тропинки в скалах.

Попытаешься поймать ты

златы кудри той красотки

в вереске тропинки в скалах?

Но получишь лишь загадку:

глянь, она уже далече

с красною во рту клубничкой

или где-то пьет водицу

родниковую с ладоней.

Но и это не надежно.

Тут ограда на поляне,

о которую споткнешься…

Нет, никак ты не поймаешь.

Не пытайся, все напрасно.

Невозможны, нереальны

все дальнейшие стремленья.

Уже солнышко в закате

пробирается болотом,

манит издали рукою.

– Златокудрая, вернись же!

Сил нет пережить еще раз

твои фокусы и трюки. –

Вот красавица – округа.

Ты сидишь во мху, печальный.

Вечер лишь один с тобою.

Скрипка (Viulu)

День-деньской он сидел одиноко,

приютил мужика закуток.

В руке стебель сухой травинки

А в другой – обычный пруток.

Только в этом высохшем стебле,

видел он скрипичный смычок.

День-деньской он играл на скрипке,

скрипка эта – березы пруток.

Что, о чем пел березовый прутик,

Бог один знал, но тайну хранил:

скрипка та – сумасшедшего скрипка,

но мужик тот блаженным был.

Мореходы (Purjehtijat)

Под нами пучина, подобная пасти дракона,

в объятьях Атлантики злобной легко нам пропасть.

Глаз дьявольский в тучах – Луна, как из-под балахона,

лишь свет от нее – наша сила, надежда и власть.

Но сила на деле всего лишь, как с трещиной мачта,

давненько топор подбирается к нашим корням.

Бьет молния с грохотом. Небо становится мрачным,

осколками к нашим летя замутненным глазам.

Гляди, мореход, корабль твоей жизни безумен;

душою и мышечной плотью как будто ты пьян,

и жар разъедает мозги, в голове – словно бубен,

и все идеалы спадут чешуей, как обман.

Спасемся ли мы или, может, забытые, сгинем,

нам не суждено снова берег родной увидать.

Корабль с нами вместе, как призрак, исчезнет в пучине,

и нас в Стране Мертвых не сможет узнать даже мать.

Босиком (Paljain jaloin)

Я однажды

по дороге,

босым шел,

изранил ноги.

Раны вскрыты

и глубо́ки,

боли в пятках,

я был в шоке:

каждый камень

словно жало –

оставался

след кроваво.

Но ведь так как

путь был начат,

то идти вперед

мне, значит.

Даже если

боль ужасна,

долг обяжет

– это ясно!

Что творишь –

твоя в том доля,

но в судьбе –

Господня воля.

Один (Yksin)

Я один. Впереди остальных? Позади?

И так до скончания века?

Не знаю. Было давным-давно,

когда видел другого человека.

А может, не видал никого никогда.

Или что-то случилось с памятью.

Возможно, лишь при рождении,

когда общался со своею матерью.

Или видел во сне тебя,

другой человек?

Как знать, смогу ли найти еще раз,

и через сколько лет.

Радость ждет или боль? Как узнать,

мечтанья и мысли в осколки дробя.

Но знаю: себя в этой жизни найду,

только лишь через тебя.

Рука (Käsi)

Как боюсь я этой руки!

Она натворила разного,

вредного и безобразного.

От нее только море тоски.

Что нельзя продавать – продает.

Угнетёт, когда нет на то права,

Что посеет – взрастет лишь отрава.

Что нельзя убивать – убьет.

Боюсь я руки на столе.

Как мрачна она и никчемна!

Эх, чертит лишь крест черный

на всей этой жизни моей.

Финал (Finaali)

Знать, виршей моих качество

по вкусу мне – впередсмотрящему.

Некому понять мои чудные

мысли, в голове горящие.

Вдруг в середине жизни,

во сне я парил прекрасном.

До эйфории радость и боль была –

звездами в небе ясном.

Гордый пиит, твой жребий:

слава детищу – стихотворению,

лоб свой держи выше,

шагая прямо к забвению.