Как я увлекся переводами с финского.

Это было случайно, увидел на столе листок ксерокса с маленьким занятным текстом стихотворения для детей Арьи Хухтинен. Он мне так понравился, что очень захотелось это написать по-русски. Только устаревшие «сто марок» заменил «толстым портмоне».

Потом брал книги в библиотеке. Смотрел другие стихи для детей, и других авторов. И опять не разочаровался. Не все писатели одного уровня, разумеется, но некоторые просто замечательные. Кроме Арьи Хухтинен это Кирси Куннас, Туула Королайнен и мужчины – Юкка Итконен, Юкка Парккинен. После этих авторов и параллельно с ними обратил внимание на классиков финской поэзии Алексиса Киви, и Эйно Лейно в первую очередь. Такое было начало.

Трудностей в переводах много, не все произведения поддаются удовлетворительному переводу, приходится останавливаться в надежде на потом. Все-таки со стихами более сложно. У меня большое преимущество, живу в окружении носителей финского языка: есть кого мучить вопросами. Нарываюсь на суровые «комплименты».

Лирика – Ууно Кайлас (1901-1933)

В жару (Hellettä)

Пес одноглазый с привычкой давнишней

лег на ступени, проводит досуг.

Двор и ворота, башня, деревья…

и голосит «кукареку» петух.

Цвет стены – красный, похожий на пламя.

Долго еще до вечерней зари.

Камень порога горяч под ногами,

дремлют уставшие днем косари.

Храп… так, что кажется те работяги

могут с устатку проспать сенокос.

Кошка траву ест – примета такая:

будет гроза, это верный прогноз.

Грязная катит, грохочет телега –

пыль над дорогой клубится столбом,

каркает не без причины ворона,

тучи висят, угрожают дождем.

Вечер лишь один с тобою (Illan kanssa kahdenkesken)

Вдоль тропинки вереск густо,

вечер лишь один с тобою.

Как прийти сюда посмел ты?

Ведь действительно опасно:

вечер лишь один с тобою

в аромате вересковом…

Пьян. И устоять не сможешь,

окунувшись в увлеченье

блеском кудрей золотистых,

что так манят: – Обними же,

подарю сто поцелуев. –

Но вдали вдруг исчезают,

в вереске тропинки в скалах.

Попытаешься поймать ты

златы кудри той красотки

в вереске тропинки в скалах?

Но получишь лишь загадку:

глянь, она уже далече

с красною во рту клубничкой

или где-то пьет водицу

родниковую с ладоней.

Но и это не надежно.

Тут ограда на поляне,

о которую споткнешься…

Нет, никак ты не поймаешь.

Не пытайся, все напрасно.

Невозможны, нереальны

все дальнейшие стремленья.

Уже солнышко в закате

пробирается болотом,

манит издали рукою.

– Златокудрая, вернись же!

Сил нет пережить еще раз

твои фокусы и трюки. –

Вот красавица – округа.

Ты сидишь во мху, печальный.

Вечер лишь один с тобою.

Скрипка (Viulu)

День-деньской он сидел одиноко,

приютил мужика закуток.

В руке стебель сухой травинки

А в другой – обычный пруток.

Только в этом высохшем стебле,

видел он скрипичный смычок.

День-деньской он играл на скрипке,

скрипка эта – березы пруток.

Что, о чем пел березовый прутик,

Бог один знал, но тайну хранил:

скрипка та – сумасшедшего скрипка,

но мужик тот блаженным был.

Мореходы (Purjehtijat)

Под нами пучина, подобная пасти дракона,

в объятьях Атлантики злобной легко нам пропасть.

Глаз дьявольский в тучах – Луна, как из-под балахона,

лишь свет от нее – наша сила, надежда и власть.

Но сила на деле всего лишь, как с трещиной мачта,

давненько топор подбирается к нашим корням.

Бьет молния с грохотом. Небо становится мрачным,

осколками к нашим летя замутненным глазам.

Гляди, мореход, корабль твоей жизни безумен;

душою и мышечной плотью как будто ты пьян,

и жар разъедает мозги, в голове – словно бубен,

и все идеалы спадут чешуей, как обман.

Спасемся ли мы или, может, забытые, сгинем,

нам не суждено снова берег родной увидать.

Корабль с нами вместе, как призрак, исчезнет в пучине,

и нас в Стране Мертвых не сможет узнать даже мать.

Босиком (Paljain jaloin)

Я однажды

по дороге,

босым шел,

изранил ноги.

Раны вскрыты

и глубо́ки,

боли в пятках,

я был в шоке:

каждый камень

словно жало –

оставался

след кроваво.

Но ведь так как

путь был начат,

то идти вперед

мне, значит.

Даже если

боль ужасна,

долг обяжет

– это ясно!

Что творишь –

твоя в том доля,

но в судьбе –

Господня воля.

Один (Yksin)

Я один. Впереди остальных? Позади?

И так до скончания века?

Не знаю. Было давным-давно,

когда видел другого человека.

А может, не видал никого никогда.

Или что-то случилось с памятью.

Возможно, лишь при рождении,

когда общался со своею матерью.

Или видел во сне тебя,

другой человек?

Как знать, смогу ли найти еще раз,

и через сколько лет.

Радость ждет или боль? Как узнать,

мечтанья и мысли в осколки дробя.

Но знаю: себя в этой жизни найду,

только лишь через тебя.

Рука (Käsi)

Как боюсь я этой руки!

Она натворила разного,

вредного и безобразного.

От нее только море тоски.

Что нельзя продавать – продает.

Угнетёт, когда нет на то права,

Что посеет – взрастет лишь отрава.

Что нельзя убивать – убьет.

Боюсь я руки на столе.

Как мрачна она и никчемна!

Эх, чертит лишь крест черный

на всей этой жизни моей.

Финал (Finaali)

Знать, виршей моих качество

по вкусу мне – впередсмотрящему.

Некому понять мои чудные

мысли, в голове горящие.

Вдруг в середине жизни,

во сне я парил прекрасном.

До эйфории радость и боль была –

звездами в небе ясном.

Гордый пиит, твой жребий:

слава детищу – стихотворению,

лоб свой держи выше,

шагая прямо к забвению.

Лирика – Алексис Киви (1834-1872)

Дальний лес (Kaukametsä)

Со скалы спустился к маме мальчик,
подбежал к ней впопыхах,
рассказал, какое чудо видел:
о земле на небесах.

«Что лопочешь ты, малыш мой милый,
в небесах земле какой?
О каком таком блаженном Мире?
Расскажи мне, дорогой».

«Со скалы смотрел я очень долго
вдаль на северо-восток,
в синеве был вереск, лес сосновый
ясно разглядеть я смог.

Холм там был чудесный, как волшебный,
солнце – будто бы цветок.
Быстро я на этот холм взобрался,
на дороге – золотой песок.

Сердце замерло, как видел эту
чудо-землю и огни.
Почему, не знаю, я так плакал,
слезы по щекам текли».

«Нет, малыш мой, там за небесами
край, где вовсе нет тревог,
там при свете ламп блестит корона,
там сидит на троне Бог».

«Нет же, мама, я там видел берег,
дальний лес манил меня,
там должна быть жизнь счастливой,
там блаженная земля».

*

https://www.youtube.com/watch?v=D07nm0Fx5Vk

Счастливые (Onnelliset)

Уж светится берег далекий

от севера и до востока.

Туманы пугаются солнца,

и север меха раздувает.

Потому что короткая ночь,

потому что хрустальное утро,

и птицы вовсю распевают.

Взойду на высокую гору,

надежды свои ранним утром

почую в упругости ветра:

ведь скоро я встречу подругу.

Потому что короткая ночь,

потому что хрустальное утро,

и птицы вовсю распевают.

Что может быть лучше рассвета

и ласковей солнца в закате?

Лишь девушка с милой улыбкой,

которую я обнимаю.

Потому что короткая ночь,

потому что хрустальное утро,

и птицы вовсю распевают.

А сердце блаженное бьется,

лицо мое светится счастьем,

я вновь со своею любимой

на мшистом высоком утесе.

Потому что короткая ночь,

потому что хрустальное утро,

и птицы вовсю распевают.

Я снова с любимою вместе,

и волосы по́ ветру вьются

под музыку ветра в долине,

как вечного зова любви.

Потому что закончилась ночь,

потому что хрустальное утро,

и птицы вовсю распевают.

*

https://www.youtube.com/watch?v=tH5CLREQRZw

Беличья песня (Oravan laulu)

Из романа «Семь братьев»

Здесь бельчонок отдыхает,
мягок мох в дупле пушистый.
И не страшен ни охотник,
ни его ружейный выстрел.
Здесь безопасно всегда.

Из высокого окошка
мир во всей округе виден.
Там внизу борьба, заботы,
Здесь ни боли, ни обиды.
Лишь благодать и любовь.

Набираясь силы жизни
в материнской колыбели,
слушает бельчонок ветер:
будто ели песни пели,
кантеле струны звенят.

Дремлет без тревог бельчонок,
а за крошечным окошком
песни птиц в открытом небе.
Принесут они, возможно,
вечером золото снов.

*

https://www.youtube.com/watch?v=iGVGnlLXTqE

Качели (Keinu)

Теперь мы с тобой на качелях,
девушка в светлом платочке.
Природа в округе прекрасной невестой
вечером в день Святой Троицы.
Взлетайте же выше качели,
и развевайся платочек
в ласковый этот вечер.

Под нами земля расцветает,
над нами небес необъятность,
и ветер листвою играет в долине,
под песнопения птичьи.
Взлетайте же выше качели,
и вейся девичий платочек
в ласковый этот вечер.

Как будто я в небе порхаю,
в объятьях прохладного ветра,
в полете чудесною далью любуюсь
в сей солнечный яркий вечер.
Взлетайте же выше качели,
и вейся девичий платочек
в ласковый этот вечер.

В далекие райские страны
взлетаем мы с девушкой вместе
лучистое царство нас манит на Запад,
даруя нам легкие крылья.
Взлетайте же выше качели,
и вейся девичий платочек
в ласковый этот вечер.

Там, где холмисты пространства,
березка наряд свой из листьев
неторопливо накинет на плечи
в праздничный день Святой Троицы.
Взлетайте же выше качели,
и вейся девичий платочек
в ласковый этот вечер.

Там пашни и нивы в долинах,
там зелень лугов весенних,
и навсегда сохранится виденье:
огонь ярко-желтых цветов.
Взлетайте же выше качели,
и вейся девичий платочек
в ласковый этот вечер.

Целуется ночь там с зарею,
а миг для возлюбленных – вечность.
И от временно́го потока в отрыве,
туманная ждет неизвестность.
Так стойте же, стойте, качели…
Прелестная бледность ланит
в ласковый этот вечер.

*

Сон (Unelma)

Стоял я однажды (во сне это было)

у моря, в стране незнакомой, чужой,

настолько далекой, что сердце заныло,

хотелось вернуться к отчизне родной.

И этот же сон, который когда-то

девушку, дом… – все украл у меня,

легко возвратил меня к дому обратно

на крыльях свободно, средь ясного дня.

Утихла тоска, когда после потери,

испытывая в облаках торжество,

летел я в Финляндию, в радости веря:

не чуждое я для нее существо.

Прогнал ветер тучи от края до края,

сверкали на солнце озера, поля,

сверкали и горы, и роща младая,

и шумной рекою встречала земля.

И девушка здесь, перелив перламутра

в любимых глазах, все искрится вокруг.

В кудрях ночь черна, но лицо – словно утро,

улыбка призывная девичьих губ.

И как восхитительно было мгновенье –

те алые губы, зубов белизна…

Однако ведь я целовал привиденье!

О чем догадался, очнувшись от сна.